Эта девушка находится в Кризисном центре для женщин. Она попросила нас скрыть её лицо и имя: боится, что семья сможет найти её.

Кризисный центр для женщин – проект „SOS-Детские деревни Беларусь“, был открыт в 2014 году. Центр работает круглосуточно, в нем могут проживать женщины, пострадавшие от домашнего насилия, а также одинокие молодые мамы с детьми, находящиеся в кризисной ситуации. Кроме приюта, женщины получают услуги психологов, социальных педагогов и юристов. Все услуги центра абсолютно бесплатны.

***

Мама взяла меня из детского дома. До восьми лет я была в детском доме, и мама забрала меня, удочерила. Мы в одной группе все были, она нас взяла всех – пять девчонок и четыре мальчика.

Сейчас я понимаю, ей было тяжело, все-таки девять детей! Ей было 53 года тогда, родных детей у нее не было. До пятого класса мы там жили, потом церковь построила нам дом, мы переехали сюда. Когда мы переехали, тут даже пола не было, крыша протекала, мы сами, своими руками потом все делали. Воспитание было жесткое, но я понимаю, что маме было трудно. Для того чтобы взять нас из детского дома, она специально с отцом расписалась, несмотря на то, что у отца была другая семья.

Конечно, приходилось воспитывать – мама била нас, и ремнями, и ножами пыталась. Вот, смотрите, у меня шрамы на руках.

Когда мама животных держала, если мы не почистим там, не успеем, она в три часа ночи поднимала нас за это, и зимой, с голыми ногами, в трусах и майках гоняла на улице. Или потом, нам в школу надо, а она в 4 утра поднимет – прополите свой огород и идите потом в школу.

Мы могли, конечно, пожаловаться, но боялись вернуться обратно в детский дом. Лучше с мамой. Я узнавала насчет своей родной сестры, так она сразу после детского дома в запой пошла и в тюрьме уже побывала. Меня удочерили, а ее нет. Хотя я не знала тогда, что у меня есть родная сестра, потом уже, по документам выяснила. Так я думаю, что ни делается, все к лучшему, пусть у меня такая вот жизнь была, главное, что не в детском доме.

Помню, как мама голодом нас морила. Ну, допустим, мы не сделаем свою работу, не закончим, и она голодом нас морила. А она всегда покупала хлеб, такой тепленький, и я утащила буханку к себе под подушку, и там ее стала жевать. Она, конечно, увидела, ничего не сказала, посадила меня за стол, нарезала буханку, без воды, без ничего, сказала – чтоб все съела. Заставляла через силу, я не хотела уже. Я с тех пор хлеб-то так и не ем, не могу.

Я очень сильно хотела на овощевода пойти учиться, но так как мне не удалось, пошла на строителя. Отучилась, пошла на стройку, не успела два месяца проработать, как меня машина сбила. У меня была черепно-мозговая травма и сложный перелом ноги, и два года я на костылях проходила. Конечно, с  этими костылями мама выгоняла меня на улицу. Мне тогда было двадцать лет.

У меня двое детей. Раньше, когда я молодая была и когда мама меня выгоняла, я мечтала покончить с собой. А теперь я ради детей живу, я хочу жить ради них. Мне сейчас двадцать четыре года, деткам – два годика и восемь лет. Старший – Леша, младший – Юра. Лешка во второй класс ходит. Нам трудно, конечно, добираться, потому что автобусов нет, и мы все время стоим, голосуем, когда со школы Лешку забираем.

Я жила с сестрой последнее время. Сестра сама на стройке работает, и она знает, что сдачи я не могу дать. Она меня бьет уже три года. Силы-то у меня хватает, но я не такой человек, я не могу драться.

Обидно то, что в и детстве я никогда материнской любви не получала, и сейчас, когда помощь нужна, я только и слышу: «Ты дура!», все против меня.  Сначала я думала – как воспитывать детей, если я сама любви не получала. Я боялась этого. А когда я родила, поняла – вот это самое главное счастье. Я поняла, для чего Бог дал мне жить дальше, после того, как машина меня сбила. Тем более, с мужчинами не повезло. Мальчика, мальчика хотели, ну пожалуйста вам, сын! –  и все, сразу в запой.

Замужем я не была. Когда я Лешей была беременна, отец его в запой ушел, и стал мне говорить, что я проститутка, что я десять абортов сделала, что это не его ребенок. Мне обидно, конечно, стало, и я сказала ему – иди отсюда, сама выращу. Да, мне трудно было, памперсов не было, я как мать-одиночка 300 тысяч получала, из них я маме сто отдавала, сто на коммуналку, ну и сто себе. Лешка рос без памперсов, без ничего, я эти тряпочки все стирала.

В приют в Детской деревне меня направила соцзащита.  Я тут отдыхаю телом и душой. Я бы тут навсегда бы осталась, честно. Я даже стихи пишу. Все свои чувства, все, что со мной происходит, я выражаю в стихах.

Я не знаю, что дальше. Здесь, конечно, очень хорошо, я никогда в жизни так не жила, как здесь. Психологи, юристы… Я понимаю, что может быть, меня тут сильнее сделают. Но только я такой человек… Я люблю всех, но не себя. Мы когда маленькие были, нам подарки давали. А потом, когда с мамой ездили к ее знакомой больной, и мама спрашивала, кто готов свой подарок отдать – я самая первая всегда была.

Конечно, мне и маму жалко. Как-никак, ей уже под восемьдесят лет, давление тоже. Да, она взяла нас. Как она сказала: «Вы мне должны, и каждый месяц платите мне по двести тысяч». Я говорю: «Мам, если получается, я тебе всегда сама даю, но ты посмотри — у меня дети!» – «Не надо было рожать». И все. Я понимаю, у нее своих детей нет. Не поймет тот человек, у которого детей нет, этой любви. У Кати детей нет. А я наоборот – еще хочу! Из детского дома взять. А я с детства мечтала – вырасту, возьму обязательно из детского дома.